What time is it? - It's Spacetime!
Название: Пространство и Время (Raumzeit) ПиВ
Предупреждение: слэш, фемслэш, гет, отсылки к философии, литературе и всему на всете, песни, трайбл, мозго***, "автор умер, герой умер, все умерли" и еще автор сдал кандидатский экзамен по философии, а это диагноз
Размер: ***
Статус: пишется
От автора: "Пространство и время есть формы присутствия человека в бытие."
предыдущие главы01. Голд
01.5
02. Фрэнсис
02.5
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
Зачем оживать, если смерть приятнее? Забвение всегда милее памяти, а мы слишком слабые, чтобы выбрать путь борьбы. Если только не швырнуть нас прямо в водоворот. Если только не сделать так, чтобы мы поверили, будто у нас нет выбора.
Через какое-то время тьма уже похожа на старую подругу. Поначалу тебе страшно, и, чаще всего, больно. Потом боль уходит. И постепенно, со временем, ты начинаешь понимать, где ты. Этот вопрос, терзающий тебя с самого начала, в какой-то момент попросту становится навязчивой идеей. Боль, въедающаяся в мозг от любой попытки осознать происходящее, тело, которое буквально рвет на куски от вынужденной неподвижности – тьма знает, как тебя приручить. В темноте легко забыть себя.
Через какое-то время ты уже почти не ты. Тот человек – человек ли? – которого ты видишь в тесной комнате, тебе смутно знаком. Его окружают голые стены, и он сидит на холодном полу, его тело, скованное цепями, жаждет вырваться, а его дух…его дух – болит. И тебе кажется, что все должно быть наоборот. Что это тело знает боль, и что это дух, который должен освободиться. Чтобы этой боли не чувствовать.
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
Я могу перетерпеть боль, когда она становится навязчивой. И потом, через стадию «непереносимой», я преодолеваю боль. Я не могу отключиться от нее. Если бы у меня болело тело, я, быть может, потерял бы себя от боли. Но когда болит душа, можно только ждать. Я жду.
Мы по-разному проходим свои испытания. Я сижу в темной комнате, прикованный цепями к стенам, пока темнота диктует мне свои правила. Мне не больно. Наверное, боль была бы, если бы я чувствовал свое тело. Но цепи отсекают меня от мира, а тьма не дает пошевелиться. Я не могу понять, где я. Я мог бы считать время, отмеряя секунды – позже эта мысль приходит мне в голову. Но и тогда, в темноте, и потом, когда все это закончится, время меня не волнует. Я хочу знать, куда попал и откуда. Я хочу потрогать стены, о которых еще помню. Пока помню.
Когда я выхожу из комнаты, декан берет меня за руку. Мой декан – я видел ее, когда впервые проснулся здесь, и сейчас мне кажется, я начинаю вспоминать. Мне кажется, возможно, это она привязала меня там, в той комнате. Только кажется – я отбрасываю эту мысль, потому что она не важна. И иду за девушкой. Она так и не представилась.
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
Цепи обхватывают запястья. Поначалу они явственно ощущаются холодным металлом, они так же осязаемы, как собственное тело, и этим вводят в заблуждение. Начинаешь верить. В них. В Тело. В стены, от которых тянутся цепи. Веришь, что нить «стена-запястье» удерживает тебя. Цепи то натягиваются, то провисают. Боль от натяжения рвет тебя изнутри, и тебе вдруг кажется, что ты можешь поймать его ритм собственным дыханием. Когда приходит понимание, уже почти не страшно. Стены дышат. Ты дышишь вместе с ними. Они, через цепи, заставляют тебя дышать.
Страшно становится потом. Когда абсурдная мысль заменяется еще более абсурдной. Это не тебя удерживают цепями. Это ты – цепями – удерживаешь стены.
Дыхание сбивается. Цепи рвутся. Стены, взвизгнув совсем по-человечески, сьеживаются в комок. Твое тело – где оно? Его раздавило? Где? Где ты?
«Где я?!»
Потом я узнал, как зовут декана на самом деле, а также то, что в школе все называют ее по-другому – Гея. Еще я узнал, что ей не нравится ни имя, ни прозвище – мне все равно. Я здесь не для того, чтобы угождать ей. Я - здесь. Это главное.
Здесь много правил. Эти правила могут не обсуждаться, но они прописаны в самой школе, в ее основах, и следовать ли им – решать нам. Одно из правил – не ходить ко Времени. Соблюдать его слишком легко – мне неинтересно Время. Время и так все время рядом, и когда я понаблюсь ему, оно придет – как Крон пришел к Гее, и как приходят наши напарники к нам. Студенты Времени иногда забредают на нашу половину – им это можно, - чтобы посмотреть на нас бездонными глазами, не понять и уйти. Полагаю, им разрешают это, потому что для них это не имеет значения. Они не чувствуют школу, для них коридоры и галереи – просто коридоры и галереи. Их никогда не привязывали к стенам. Они никогда не удерживали стены собой.
Однажды я встретил Время. Она была такая, как те, о которых мне рассказывали – смотреть на нее было все равно что смотреть на куклу. На какой-то миг мы словно обожглись – через взгляд, через то, что стояли на одной плоскости. Время мотнуло головой – светлые косы по плечам.
- Ох, Габриэль. – жалобно.
Это меня отрезвило. Стоя рядом с ней, я впервые почувствовал, что живу здесь уже какое-то время. Глупый каламбур.
- Приятно познакомиться.
Она снова мотнула головой.
- Это не мое имя.
И молча ушла.
Неудивительно, что нам нельзя к ним – от них запросто можно сойти с ума. Я проводил Время взглядом, пока она шлепала по коридору в обратном направлении. Наверняка заблудилась. Я чувствовал это, как сам чувствовал, куда идти. Как никогда не видел и не знал школу со стороны.
Позже, сталкиваясь со Временем, мы учились смотреть на них по-другому. Учились видеть личность за фасадом пустоты, выискивать смысл в бессмысленных, брошенных в воздух фразах. Мы учились понимать, что для них «прошлое», «будущее» и «настоящее» - не более, чем слова, как для нас «стены» и «пол» - не более, чем устаревшие и ненужные понятия. Мы вспомнили, как это – общаться с каждым из них как с человеком, а не как с олицетворением общего и всевместимого Времени. Мы даже вспомнили, что и мы тоже – просто люди. Тогда это спасло нас. От многого.
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
В конце концов понимаешь, что Пространство никак не связано со зрением. Это не растояние – его не измеришь, не пощупаешь и не увидишь. Любой бы пришел к этому выводу рано или поздно. Нас в него впихнули.
Темнота не закончится, пока ты не поймешь.
Одним это дается легко, и они прощаются с ней быстро. Прощаются – как им кажется. Потому что ночью, днем – в любой момент, - она может вернуться к тебе.
Другие мучаются дольше. Они не знают, что мучаются не только они. Темнота – их личный кошмар, и они себялюбиво продолжают считать его личным. Они не видят очевидного.
Мы не видим ничего.
Мне жаль Реймонда. Глядя на него, я все вспоминаю девочку-Время. Ее голос, ее «ох, Габриель». В отличие от нее, я не могу сказать даже этого. Я не хочу смотреть ему в глаза. Я мог бы – ничего мне от этого не будет, но я не хочу. Я спокойно смотрю на остальных своих сокурсников. Но они хотя бы вышли из комнаты. В их глазах я вижу тьму. В его – цепи. Цепи повсюду. Мне кажется, эти цепи могут проникнуть из его глаз наружу. Мне страшно?
Я давно разорвал свои цепи. Мы все – все сломали свои стены. Я верю, что и Реймонд тоже – и что он просто еще не отшел от своих испытаний. Я верю – я хочу верить в это. Но я не хочу смотреть ему в глаза.
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
Зрение вернулось ко мне через неделю. Я уже мог передвигаться по школе без твердой руки декана, когда стены явились моим глазам, а не только моему духу. Зрение вернулось, когда оно уже не было нужно мне – но я все равно схватился за него. Как пресловутый утопающий за свою соломинку. Потом – еще несколько раз, - я терял его. И тогда Пространтсов представало предо мной в своем истинном обличье. Я всегда чувствоал себя комфортно в нем.
Я здесь уже четыре месяца. Три из них я знаю Реймонда. Три из них я отвожу взгляд при виде его. Он не замечает – он все еще ничего не видит.
Предупреждение: слэш, фемслэш, гет, отсылки к философии, литературе и всему на всете, песни, трайбл, мозго***, "автор умер, герой умер, все умерли" и еще автор сдал кандидатский экзамен по философии, а это диагноз
Размер: ***
Статус: пишется
От автора: "Пространство и время есть формы присутствия человека в бытие."
предыдущие главы01. Голд
01.5
02. Фрэнсис
02.5
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
Зачем оживать, если смерть приятнее? Забвение всегда милее памяти, а мы слишком слабые, чтобы выбрать путь борьбы. Если только не швырнуть нас прямо в водоворот. Если только не сделать так, чтобы мы поверили, будто у нас нет выбора.
Через какое-то время тьма уже похожа на старую подругу. Поначалу тебе страшно, и, чаще всего, больно. Потом боль уходит. И постепенно, со временем, ты начинаешь понимать, где ты. Этот вопрос, терзающий тебя с самого начала, в какой-то момент попросту становится навязчивой идеей. Боль, въедающаяся в мозг от любой попытки осознать происходящее, тело, которое буквально рвет на куски от вынужденной неподвижности – тьма знает, как тебя приручить. В темноте легко забыть себя.
Через какое-то время ты уже почти не ты. Тот человек – человек ли? – которого ты видишь в тесной комнате, тебе смутно знаком. Его окружают голые стены, и он сидит на холодном полу, его тело, скованное цепями, жаждет вырваться, а его дух…его дух – болит. И тебе кажется, что все должно быть наоборот. Что это тело знает боль, и что это дух, который должен освободиться. Чтобы этой боли не чувствовать.
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
Я могу перетерпеть боль, когда она становится навязчивой. И потом, через стадию «непереносимой», я преодолеваю боль. Я не могу отключиться от нее. Если бы у меня болело тело, я, быть может, потерял бы себя от боли. Но когда болит душа, можно только ждать. Я жду.
Мы по-разному проходим свои испытания. Я сижу в темной комнате, прикованный цепями к стенам, пока темнота диктует мне свои правила. Мне не больно. Наверное, боль была бы, если бы я чувствовал свое тело. Но цепи отсекают меня от мира, а тьма не дает пошевелиться. Я не могу понять, где я. Я мог бы считать время, отмеряя секунды – позже эта мысль приходит мне в голову. Но и тогда, в темноте, и потом, когда все это закончится, время меня не волнует. Я хочу знать, куда попал и откуда. Я хочу потрогать стены, о которых еще помню. Пока помню.
Когда я выхожу из комнаты, декан берет меня за руку. Мой декан – я видел ее, когда впервые проснулся здесь, и сейчас мне кажется, я начинаю вспоминать. Мне кажется, возможно, это она привязала меня там, в той комнате. Только кажется – я отбрасываю эту мысль, потому что она не важна. И иду за девушкой. Она так и не представилась.
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
Цепи обхватывают запястья. Поначалу они явственно ощущаются холодным металлом, они так же осязаемы, как собственное тело, и этим вводят в заблуждение. Начинаешь верить. В них. В Тело. В стены, от которых тянутся цепи. Веришь, что нить «стена-запястье» удерживает тебя. Цепи то натягиваются, то провисают. Боль от натяжения рвет тебя изнутри, и тебе вдруг кажется, что ты можешь поймать его ритм собственным дыханием. Когда приходит понимание, уже почти не страшно. Стены дышат. Ты дышишь вместе с ними. Они, через цепи, заставляют тебя дышать.
Страшно становится потом. Когда абсурдная мысль заменяется еще более абсурдной. Это не тебя удерживают цепями. Это ты – цепями – удерживаешь стены.
Дыхание сбивается. Цепи рвутся. Стены, взвизгнув совсем по-человечески, сьеживаются в комок. Твое тело – где оно? Его раздавило? Где? Где ты?
«Где я?!»
Потом я узнал, как зовут декана на самом деле, а также то, что в школе все называют ее по-другому – Гея. Еще я узнал, что ей не нравится ни имя, ни прозвище – мне все равно. Я здесь не для того, чтобы угождать ей. Я - здесь. Это главное.
Здесь много правил. Эти правила могут не обсуждаться, но они прописаны в самой школе, в ее основах, и следовать ли им – решать нам. Одно из правил – не ходить ко Времени. Соблюдать его слишком легко – мне неинтересно Время. Время и так все время рядом, и когда я понаблюсь ему, оно придет – как Крон пришел к Гее, и как приходят наши напарники к нам. Студенты Времени иногда забредают на нашу половину – им это можно, - чтобы посмотреть на нас бездонными глазами, не понять и уйти. Полагаю, им разрешают это, потому что для них это не имеет значения. Они не чувствуют школу, для них коридоры и галереи – просто коридоры и галереи. Их никогда не привязывали к стенам. Они никогда не удерживали стены собой.
Однажды я встретил Время. Она была такая, как те, о которых мне рассказывали – смотреть на нее было все равно что смотреть на куклу. На какой-то миг мы словно обожглись – через взгляд, через то, что стояли на одной плоскости. Время мотнуло головой – светлые косы по плечам.
- Ох, Габриэль. – жалобно.
Это меня отрезвило. Стоя рядом с ней, я впервые почувствовал, что живу здесь уже какое-то время. Глупый каламбур.
- Приятно познакомиться.
Она снова мотнула головой.
- Это не мое имя.
И молча ушла.
Неудивительно, что нам нельзя к ним – от них запросто можно сойти с ума. Я проводил Время взглядом, пока она шлепала по коридору в обратном направлении. Наверняка заблудилась. Я чувствовал это, как сам чувствовал, куда идти. Как никогда не видел и не знал школу со стороны.
Позже, сталкиваясь со Временем, мы учились смотреть на них по-другому. Учились видеть личность за фасадом пустоты, выискивать смысл в бессмысленных, брошенных в воздух фразах. Мы учились понимать, что для них «прошлое», «будущее» и «настоящее» - не более, чем слова, как для нас «стены» и «пол» - не более, чем устаревшие и ненужные понятия. Мы вспомнили, как это – общаться с каждым из них как с человеком, а не как с олицетворением общего и всевместимого Времени. Мы даже вспомнили, что и мы тоже – просто люди. Тогда это спасло нас. От многого.
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
В конце концов понимаешь, что Пространство никак не связано со зрением. Это не растояние – его не измеришь, не пощупаешь и не увидишь. Любой бы пришел к этому выводу рано или поздно. Нас в него впихнули.
Темнота не закончится, пока ты не поймешь.
Одним это дается легко, и они прощаются с ней быстро. Прощаются – как им кажется. Потому что ночью, днем – в любой момент, - она может вернуться к тебе.
Другие мучаются дольше. Они не знают, что мучаются не только они. Темнота – их личный кошмар, и они себялюбиво продолжают считать его личным. Они не видят очевидного.
Мы не видим ничего.
Мне жаль Реймонда. Глядя на него, я все вспоминаю девочку-Время. Ее голос, ее «ох, Габриель». В отличие от нее, я не могу сказать даже этого. Я не хочу смотреть ему в глаза. Я мог бы – ничего мне от этого не будет, но я не хочу. Я спокойно смотрю на остальных своих сокурсников. Но они хотя бы вышли из комнаты. В их глазах я вижу тьму. В его – цепи. Цепи повсюду. Мне кажется, эти цепи могут проникнуть из его глаз наружу. Мне страшно?
Я давно разорвал свои цепи. Мы все – все сломали свои стены. Я верю, что и Реймонд тоже – и что он просто еще не отшел от своих испытаний. Я верю – я хочу верить в это. Но я не хочу смотреть ему в глаза.
В темной комнате не пошевельнуться. Темнота сковывает лучше, чем цепи – лучше даже, чем боль. Цепи можно разорвать. Боль быстро заканчивается. Темнота – никогда.
Зрение вернулось ко мне через неделю. Я уже мог передвигаться по школе без твердой руки декана, когда стены явились моим глазам, а не только моему духу. Зрение вернулось, когда оно уже не было нужно мне – но я все равно схватился за него. Как пресловутый утопающий за свою соломинку. Потом – еще несколько раз, - я терял его. И тогда Пространтсов представало предо мной в своем истинном обличье. Я всегда чувствоал себя комфортно в нем.
Я здесь уже четыре месяца. Три из них я знаю Реймонда. Три из них я отвожу взгляд при виде его. Он не замечает – он все еще ничего не видит.
@темы: творчество, Raumzeit
-
-
17.02.2012 в 21:19И тогда Пространтсов представало предо мной в своем истинном обличье.